Анна Герман поделилась своим мнением по поводу современного телевидения

Советник президента всю жизнь предпочитала телевизору радио

Анна Герман.
Народный депутат от Партии регионов.
Родилась в 1959 году на Львовщине. Окончила факультет журналистики Львовского государственного университета (1982). С 1981 года работала журналисткой, с 2002 по 2004 год руководила киевским бюро «Радио Свободная Европа – Радио Свобода». В 2004 году стала пресс-секретарем премьер-министра Виктора Януковича и руководителем пресс-службы правительства Украины. С апреля 2006 года по февраль 2010 года была депутатом Верховной Рады V и VI созывов от Партии регионов, с апреля 2008 года – заместителем председателя Партии регионов. С февраля 2010 по ноябрь 2012 года работала в Администрации президента.
В октябре 2012 года избрана народным депутатом Украины VII созыва от Партии регионов.. В январе 2013 года назначена советником президента Украины.

Как вы воспринимаете и оцениваете своеобразный украинский язык некоторых наших каналов, особенно – СТБ? Любопытно ваше мнение об этом, как галичанки, носителя украинского языка и знатока русского и польского языков.

– Хочу вам сказать, что я иногда ловлю себя на мысли, что вообще не заметила, на каком языке я посмотрела тот или иной канал. Я честно даже не знаю, о чем вы говорите. Я беру информацию, и смотрю ли я BBC, CNN, Polsat или Deutsche Welle или ICTV – я не думаю о языках. Поэтому я не понимаю, что вы имеете в виду.

Тогда уточню: я имею в виду те региональные, диалектные или исторические слова, которыми изобилуют программы СТБ – все эти «авта», «наразі», «катедри» и так далее…

– Я понимаю вас. Знаете, у меня во Львовском университете была очень хорошая преподавательница стилистики украинского языка Александра Сербенская, и была такая в Киевском университете Анна Павловна Коваль, прекрасный стилист. Я помню ее учебники, где были такие примеры: вот есть два слова – «парасолька» и «зонтик». Какое из этих слов украинское? Или есть «шкарпетки» и «носки»? Как вы считаете?

Парасолька, конечно. И шкарпетки…

– Нет, это польские слова. А «зонтик» и «носки» – русские. Вот и выбирай, что хочешь. Когда я слышу слова, взятые из диалекта, и их говорит диктор с русским акцентом, это выглядит весьма трогательно. Как этот человек хочет знать украинский язык! Хочет, чтобы это было как можно более по-украински. И не его вина, что он не знает, так сказать, «хох шпрахе» – высокого литературного украинского языка. Возможно, во времена помаранчевой революции было можно говорить с диалектизмами, многое привнесли представители диаспор, которые законсервировали диалекты, когда-то увезенные с собой. А в Киеве есть немало журналистов, которые хотят выглядеть людьми, говорящими на украинском языке. И им кажется, что когда они используют такие слова, они выглядят более по-украински. На самом деле они так не выглядят, но это тоже очень трогательно, и я отношусь к этому с большим пониманием.

То есть, вас это не задевает и не беспокоит?

– Нет, я чувствую искреннее желание этих людей знать украинский язык, и меня это радует. Хотя это иногда и выглядит смешно, но если у человека есть стремление, нельзя над ним смеяться, наоборот – его надо всячески ободрять и поддерживать. Даже если он говорит с ошибками. Ведь когда мы говорим, например, по-английски, носители языка тоже видят наши погрешности, но никогда не смеются над ними, а наоборот – одобряют и хвалят нас уже за то, что мы пытаемся говорить на их языке.

Когда в вашу жизнь вошло телевидение? Какие впечатления и воспоминания детства у вас связаны с телевидением?

– Мне повезло: телевизор в нашем доме появился, когда я была уже в четвертом классе. И к этому времени я уже научилась читать и очень много читала. К тому же телевизор этот был какой-то старый и плохой, он часто ломался. И поэтому не отвлекал меня от любимого занятия – чтения. Мне нужна была информация, мне нужно было ее впитывать, и если бы тогда в детстве хорошо работающий телевизор отвлекал меня от чтения, я сегодня просто была бы другим человеком. Все свои знания, весь жизненный опыт, которого у меня тогда объективно не было, я черпала из хороших книг. И мне здорово повезло, что советские телевизоры часто ломались, а мастер был далеко и приезжал редко. И я получила возможность сформировать свое мировоззрение на классической европейской литературе, а не на советском телевидении.

Книги, которые вы тогда читали, были ваши домашние или из других источников?

– У нас дома была большая библиотека, оставшаяся от моего деда. Я читала очень много, читала постоянно, и меня нередко наказывали за то, что я жгу много света. Кроме того, я ходила в библиотеку, а библиотеки тогда были хорошие. Библиотекарем была мамина подруга, которая мне разрешала брать столько книг, сколько я могла унести домой. И я брала все подряд – от Дидро (в четвертом классе!) и до Мопассана с Бальзаком и Диккенсом, все вперемешку. И если сейчас в моем характере и мировоззрении есть некоторый сумбур, то это именно от того несистемного чтения в детские годы.

Но все-таки – какие-то телевизионные впечатления остались, или же все было вытеснено книгами напрочь?

– Я запомнила одну весну, в день, когда пригревало солнышко, мой отец что-то делал в саду, обрезал ветки, кажется. А я смотрела по телевизору фильм про Снегурочку, русскую сказку. И отец меня все время звал, чтобы я ему что-то принесла или отнесла. А я с огромным нежеланием отрывалась от просмотра этой «Снегурочки», и это мне запомнилось. Мне тогда было лет девять-десять.

Но в более зрелые годы телевизор не мог не появиться в вашей уже собственной семье?

– У нас с мужем сознательно долго не было телевизора. Но у меня в университете был спецкурс «Телевидение». И я не могу сказать, чтобы мне оно нравилось, я его любила. Я пошла на этот курс из-за того, что его выбрала моя подруга. Мне же всегда больше нравилось радио. Радио всегда давало возможность фантазии: слушая чей-то голос, я всегда могла представить себе намного больше, чем было на самом деле. И очень часто, когда я видела в жизни человека, которого до этого долго слушала по радио, он оказывался совершенно другим, чем я себе представляла. И со мной тоже был такой случай, когда работала на радио «Свобода», однажды пришел слушатель искать Анну Герман. Я ему сказала: «Я вас слушаю», а он ответил: «Нет, я не вас ищу». То есть, радио давало возможность самому что-то додумать, а телевидение давало готовые штампы. А я по жизни штампов не люблю. Поэтому у меня и не было никогда особой любви, особых отношений с телевидением. Не могу сказать, что я люблю телевидение, и у нас с мужем долгое время не было телевизора. Сознательно не покупали. Но потом, когда уже по роду своей деятельности я должна была смотреть информационные программы, должна была видеть, как показывают того, с кем я работала, мы купили телевизор. И до сих пор у нас дома есть только один телевизор.

А из каких источников вы получали информацию? Особенно – в доинтернетовские времена?

– Обычно больше всего информации поступало по радио. Для меня радио очень важно, и я очень люблю радио. И до сих пор я каждый день слушаю радио, слушаю в машине, дома есть старый радиоприемник. Это идет еще из детства: мой отец слушал старый ламповый радиоприемник, мы слушали на нем разные «вражеские голоса». Искали на разных волнах богослужения из Ватикана, которые транслировались с украинским переводом. Включать это громко было нельзя, но у нас на Западной Украине о таких вещах как правило люди не доносили. И я люблю радио с малых лет до сих пор. Мне очень сегодня нравится радио «Эра», информационно насыщенное, сбалансированное. А телевизор я смотрю только тогда, когда у меня нет другого выхода.

То есть, можно сделать вывод, что телевизор вы системно не смотрите и не имеете представления о разных шоу, сериалах и передачах, которые смотрят обычные телезрители?

– Да, я смотрю только то, что связано с работой, с политикой. Я вообще считаю, что люди должны жить в реальной жизни, а не сидеть и смотреть какую-то жизнь по телевизору. Люди должны сами делать свои жизненные сериалы: встречаться, разговаривать, путешествовать. Один очень интересный и странный человек, бывший российский олигарх Герман Стерлигов, который бросил все и переехал жить в деревню, сказал мне такую вещь. Мне кажется, сказал он, что у нас больше нет граждан, а есть одни только телезрители. Потому что люди в русской глубинке, где он живет, пропили все, кроме телевизоров. Телевизор они не отдадут даже за водку. Это очень интересная мысль, и я категорический противник того, чтобы телевизор забирал у человека жизнь – реальные переживания, реальные чувства. Путешествовать надо не по телевизору. Если нет возможности, то надо хотя выйти на прогулку в ближайший парк или на речку, но не смотреть на чужие путешествия по телевизору.

Тут напрашивается вопрос, что люди сегодня уже массово впали в зависимость от компьютера, от интернета…

– У меня нет страниц на Фейсбуке, нет ничего на Твиттере. Я ничего нигде не записываю и не выставляю свои фотографии. Правда, я ничего не могу сделать с теми, кто их выставляет. Хотя иногда хотелось бы (улыбается). Я считаю, что у человека должна быть своя частная жизнь. Я писала в жизни дневники. Но я их писала в тетрадку и эту тетрадку прятала. И я не понимаю, как можно выставлять на всеобщее обозрение и обсуждение какие-то интимные вещи. Все-таки я человек старой формации.

Вернемся к вашим профессиональным отношениям с телевидением. Вы смотрите информационные программы разных стран. Насколько они удовлетворяют вас как потребителя, и как бы вы сравнили украинские программы с зарубежными?

– Больше всего мне нравится ВВС. В том числе, и потому, что там хороший английский, более понятный, чем американский вариант от CNN или от Bloomberg. Я всегда стараюсь смотреть одну и ту же информацию, сравнивать, как ее подают на BBC, CNN и Deutsche Welle, вычленять золотую середину. И тогда я понимаю, какая информация есть настоящая. На украинском телевидении я тоже смотрю разные каналы, принадлежащие разным олигархам. И из того, как они подают одну и ту же информацию, я тоже могу сделать вывод, как говорят поляки, «цо есть гране», то есть, где там идет игра.

А случалось ли вам узнавать какие-то украинские новости из-за бугра?

– Тут по-другому: я обычно знала новость задолго до того, как она появлялась в телевизоре. Причем это было и в период моей журналистской деятельности, и в дальнейшем.

Как вы думаете, человек, который смотрит разные украинские каналы, может в целом сложить для себя объективную картину?

– По большому счету, да. Мы не можем сейчас сказать, что есть какие-то вещи, о которых мы в этой стране не можем узнать из медиа. Даже из электронных. Мир сегодня открытый. Если, как говорил Алек Росс (советник госсекретаря США Хиллари Клинтон по инновациям, развивавший «цифровую дипломатию» – ред.), в прошлом столетии вопрос всегда стоял – правые или левые, каким путем пойдет мир, то в нынешнем столетии речь идет о том, мир будет открытый или закрытый. И тот, кто не будет принимать транспарентные процессы, обязательно проиграет, потому что сегодня уже ничего невозможно скрыть. И не надо пытаться. Чем честнее мы будем, тем легче нам будет работать с информацией.